Расчленёнка (+)

Сегодня ночью. Самая трудная для меня глава.

 

Была изначально задача - закончить к ДР БМВклаба, но к сожалению, суровая реальность жизни вносит свои коррективы.

 

Секос отменять не надо - это святое, но креатив тогда лучше читать после секса.

 

На выходе, всё-таки усовестился, вернулся чтобы заглянуть на кухню – всё ли в порядке? К удивлению Петровича там осталось всё, как и было при его бегстве – разбросанная по полу посуда, столик на подкосившихся ножках, прислонившийся к стене холодильник с дыркой в белом корпусе в крови, будто смертельно-раненый солдат в белом маскхалате, Пролетарий лежащий на полу грудой мяса с неловко распростёртыми конечностями… Петрович кинулся к телу – «Евгений Борисыч! Евгений!!! Вставай!!!» - тряс он труп за плечи, потом попытался сделать искусственное дыхание, поправил голову Пролетария и его большой палец провалился внутрь, во что-то мягкое и влажное… В виске была дырка…

Около трупа Петрович просидел до середины дня в каком-то вакууме. До него не доносились ни звуки, ни свет солнца, заглянувшего с утра в кухню и ласково погладившего своими тёплыми жёлтыми лучами все предметы на полу, а Петровича по лысеющей макушке, ни сквозняк из подъезда через полуоткрытую на лестничную площадку дверь сквозь покосившуюся форточку кухонного окна. Ничто и никто не потревожил Петровича в его трансе. Да и не кому было – соседи недолюбливали Пролетария, а кроме того, Пролетарий частенько гудел с дверью и душой нараспашку, поэтому приоткрытая дверь никого не удивила.

В полдень Петрович мрачно поднялся с пола, аккуратно оттащил волоком тяжеленное тело Пролетария в коридор, накрыл зачем-то его одеялом, не забыв подложить трупу под голову мягкую подушку – его покоробил глухой удар головы о деревянный пол коридора, закрыл дверь и принялся за уборку, приводя кухню в порядок. Он с тупым усердием отмыл всю кровь с поверхностей пола и кухонной мебели вместе с грязью и старой, отшелушивающейся краской, починил столик, вымыл посуду и всё аккуратно расставил, развесил, разложил, а дырявый бок холодильника заклеил круглой заплаткой, вырезанной из белой одноразовой тарелки.

В пять часов вечера Петрович позвонил своему дружку – Егорычу. «Егорыч, приезжай дорогой, жизнь моя на волоске висит, страшное случилось!» - прохрипел он трагически в трубку. Егорыч поверил и сразу собрался в дорогу, предварительно опрокинув 100 грамм водки – чтобы трагедия, если таковая имела место, воспринималась адекватнее. По пути Егорыч подумал ещё немного и купил в ларьке литр «Столичной» - на всякий случай. Через час он был на месте. В тёмном коридоре Егорыч ничего не заметил, суетливо разделся, прошёл на кухню и, грохнув донышком бутылки о плоскость столика, сказал – «Вижу, вид у тебя бледный, давай сначала взбодримся, а потом ты рассказывать будешь». Петрович возражать не стал и даже про свою язву не вспомнил – все болячки отходят на второй план, если помирать собрался. «Ну, по пятьдесят!». Хлопнули по первой, после первой до второй промежуток небольшой, третью вдогоночку, четвёртая сама пошла, пятая на двоих бутылочку половинит. Вылакали пол-литра за минут десять, молча сопя, кряхтя и закусывая хрустящими огурцами и салом. Алкоголь тёплой волной растёкся по двенадцатиперстной кишке и начал всасываться слизистой кишечника, поступая в кровеносные сосуды, а оттуда с током крови, нагнетаемой сердцем, через гематоэнцефалический барьер поступил в мозг – затуманивать сознание и нарушать координацию движений.

Егорыч, раскрасневшись и повеселев, брякнул Петровичу – «Ну, теперь рассказывай. Что случилось?»
- Кхм, это, того… Сосед, хозяин квартиры… этого, того… помер, короче…
- Помянем – сказал Егорыч, наливая ещё по-рюмочке.

Выпили. Закусили.

- родственников его знаешь?
- нет, не знаю, я ещё никому не говорил…
- дааааа, ты у нас неторопливый… родственникам надо сообщить… когда он преставился?
- сегодня… ночью и преставился…
- да не переживай, а то лица на тебе нет, все мы смертны, а что, он здесь помер?
- угу, прямо вот здесь, на полу… я его в коридор перетащил… там он… на полу лежит… не заметил ты его…
- что-ж ты… надо на кровать его было положить…
- не смог я… тяжёлый он… очень…
- ладно, щас ещё по одной махнём и я тебе помогу… надо человека на постель положить… не лежать же ему, как собаке на коврике… а отчего он помер-то?
- дык это… я-ж тебе почему и позвонил… того… я его это… убил… вот…

Егорыч поперхнулся водкой, она брызнула из его ноздрей на стол и он закашлялся…
- Ты что такое говоришь? Как? Убил?
- убил… молотком… пойду в милицию сдаваться!
- погоди сдаваться, что произошло?

Петрович выпил чуть и рассказал всю историю Егорычу. «Дааааа, хоть и грешно о мёртвых говорить плохое, но, честно говоря, руку на сЕрдце, туда ему и дорога, тьфу…» - резюмировал Егорыч - «Давай-ка, дружок, сготовь соляночку, яишенку, а я ещё за поллитрой сгоняю в чепок. Дело сложное, трагическое, как бы дров не наломать, поэтому мы с тобой сначала хорошо покумекаем, а потом сдаваться пойдёшь – это никогда не поздно». Сказал – поллитру, а купил литр. На всякий случай. Таким образом, друзья уговорили литруху и почали вторую. По ходу пития – кумекали. Петрович, как интеллигент с двумя высшими образованиями и почитатель гуманитарной литературы, настаивал на том, чтобы сдаться. Егорыч оппонировал, упирая на то, что покойный давно вёл неправильный, тунеядческий образ жизни, а кроме того, напал на Петровча с ножом в руке первый и если бы не случайность, то вместо Пролетария сейчас лежал бы в коридоре Петрович. Понемногу Егорыч сгладил чувство вины у Петровича и голова его, затуманенная сильно алкоголем, начала двигать мыслительный процесс в другом направлении. Егорыч вспомнил свою комсомольскую молодость, когда он, протеже своей тётки - завмага, подрабатывал в свободное от учёбы время в разделочном цеху Львовского ордена трудового Красного знамени мясокомбината. Мысль, родившаяся у Егорыча неизвестно где, показалась тогда им обоим убийственно, железно логичной.

- Петрович, да этот Пролетарий тебя хотел зарезать, как свинью, думаешь, он побежал бы в милицию? Нееееееет. Не побежал бы. А ты – побежишь. А ты подумал о жинке своей? А ты подумал о дочери своей? Вот ты сдашься в милицию, а им куда деваться? Хрен с ней, с жинкой – она работает худо бедно. Мужичка себе найдёт. А дочка? Будет у твоей дочки новый папка. Ни приголубит, ни поддержит в трудную минутку. А кто ей деньги посылать на учёбу будет? Придётся бросить ей учёбу и куда она подастся? Куда сироте идти?
- М-мм-ммм – только и мычал Петрович
- Вот тебе и мммм. Давай, ещё по маленькой и тащи сюда свой инструмент. Загрузим твоего пролетария в сумки и дело с концом…

Всё что дальше происходило, Петрович помнил смутно, как в кошмарном сне. Вместе с Егорычем они затащили тело Пролетария в ванну, где разделали его на восемь частей – две голени, два бедра, две руки, голова и тело. Мозг, оглушённый хорошей дозой алкоголя, отказывался отключать сознание. Организм Петровича только один раз не выдержал – Петрович тем самым Пролетарским ножом вычленял левую голень из колена бедра по щели сустава, разрезая жесткие связки, когда нож, застряв в коленной чашечке, под усилием крепкой руки Петровича, сломался, а Егорыч, с сожалением буркнув – эх, чашечку надо было сразу отрезать – вспорол широкое сухожилие надколенника чуть ниже сустава, двумя пальцами оттянул белую толстую жилу и уверенными движениями вырезал чашечку коленного сустава вместе с кожей и сухожилием и кинул её в шуршащую турецкую сумку – такими до сих пор пользуются шмоточные челноки. В вырезе обнажились белые крупные мослы костей и Петровича вырвало прямо в ванную, на груду частей тела Пролетария.

Два сержанта милиции Галушкин и Пирогов дежурили в патрульной машине на «Южной». Вечерело, а карманы ППСников были ещё пусты – ни денег, ни развлечений.

- Ёбаныйврот, что за работа? Ни тебе денег, ни тебе развлечений, хоть вой. Отпиздить кого-нить хотя бы, я злой, как чёрт - просто пиздец!
- Да лана, успокойся. Слыш, Пирог, у меня друган армейский в ГАИ работает, у них там сейчас движуха пошла – начальника на повышение отправляют куда-то, замы его тоже с ним уходят…
- Ну и чо? Тебе то какой хуй?
- Да ничо, есть маза в гаишники податься, мне тоже остопиздела эта работа, давай в гаишники пойдём, тем более, что места освобождаются, друган зуб даёт, что примут с распростёртыми объятиями, тем более своих же корешей. Команда – вот что сейчас главное в нашей работе! Понял?
- Да хули, я завсегда готов… Эй, смотри, а что это там такое?
- Где? Ничего не вижу…
- Да вон, вон там смотри, баулы тащат…
- О, точняк! Двое!
- Воры!
- Наверняка квартиру грабанули, смотри баулы какие тяжёлые, еле волочат…
- От блядь! Я знал, что этот день будет нашим!
- Смотри короче, подъезжаем к ним потихоньку сзади, включаем внезапно сирену на всю катушку, мигалки, крякалку, дальний – фактор внезапности, плюс шоковое оглушение. Выскакиваем быстро и вяжем их на месте!!! Дубинку приготовь – надо будет их ещё и дубинкой оглоушить.
- Ага, а показания? Показания надо сразу получить, ты поэтому с дубиной-то поаккуратнее... Потом протокольчик, подписи, свидетели…
- Стоп, бля! Сначала сумки их надо досмотреть. Всё ценное быстро прячем в багажник. Точно?
- Точно!
- Давай, заводись, едем! Потихоньку-потихоньку, ни-ку-да они не денутся, баулы-то тяжёлые какие, что-ж там у них в этих баулах?…. бля, интересно…



Егорыч и Петрович с трудом тащили два баула. Нелёгкая их ноша отяжелялась осознанием того, что это была за ноша, а также действием высокой концентрации алкоголя на двигательную активность и координацию движений. Проще говоря, они были пьяны в стельку, в дрыбадан, в дрова, в умат, в зюзю, до поросячьего визга и ризоположения. Последние метры до местной помойки им давались совсем с трудом. По сути, удерживали их в горизонтальном положении тяжёлые сумки, за ручки которых они тянули своими натруженными руками, а негнущимися ногами упирались в асфальт. Вот такая была конструкция из двух живых тел, которые держались за счёт третьего тела – мёртвого. Равновесие конструкции было нарушено адским воем и слепящим светом – два живых тела рухнули на асфальт замертво. Они уже не чувствовали ни ударов резиновых дубинок, ни крика Ментов, ни света, ни звука. Два друга просто отключились до утра.

Галушкин и Пирогов недоумённо смотрели на два бездыханных тела.

- Бля, Галушкин, да выключи ты нахрен эту сирену!!!
- А? Сирену? Ты-ж сам сказал её включить?

Галушкин щёлкнул тумблером на панели Жигулей. Стало тихо. Он подошёл к одному из тел и наклонился над ним…

- Фубля! Пирог, они-же бухие!!! В дрыбадан!
- Во-бля, нажрались, наверное, на радостях. Тьфу, блядь, нечисть!
- Давай сумки посмотрим!
- А с этими что делать будем?
- Да ну их нафиг, пусть валяются, кому они мешают? Проспятся до утра нормально, на улице сейчас тепло.

Галушкин вжикнул молнией на одной из сумок.

- Слышь, Пирог, это не вещи... Это… Это, кажись мясо… С рынка что ли тащат? Посмотри свою сумку, что там у тебя?

Пирог открыл вторую суму, из неё на асфальт глухо брякнулась голова Пролетария и сделав пол-оборота упёрлась носом в асфальт… Пирог сделал два шага назад, развернулся, согнулся пополам, обхватив живот, потом как кот, отрыгивающий шерсть, выпучил глаза, сделал три характерных судорожных движения, сопровождаемых утробным звуком и вытошнил на проезжую часть содержимое своего желудка, которое, впрочем, ничем особенным от среднестатистического содержимого милиционерского желудка не отличалось.

Вот так Петрович оказался за решёткой. Всю вину с отягчающими обстоятельствами он взял на себя, заявив, что позвал Егорыча просто помочь отнести тяжёлые сумки на свалку и что Егорыч о содержимом сумок не знал. Егорыч на следствии тупо твердил, что ничего не помнит, так как был пьян и его в конце-концов отпустили.

 

Ну так это-ж Петрович прям там, в камере рассказал, длинновато, конечно, но слово из истории уж не выкинуть...

 

Неа, не было. Мясорубки электрической тоже не нашлось... Они-ж ещё и бухнули, а пьяным изощрённые мысли в голову не идут...

 

Ну да, голова круглая, тяжёлая, на шее болтается, из рук выскальзывает...

 

Диалог ППСников - да, в определённой степени вымысел, потому что они сами (ППСники) достоверно вспомнить не могли. Балашиха маленький город, все друг-друга знают, такие случаи редко встречаются, о них помнят, я с одним из ППСников познакомился через лет пять после описываемых событий, когда тот работал в ГАИ в Ельне (под Ногинском), ну и на одной из пьянок выяснилось что, да как. Он, когда узнал, что я с Петровичем в одной камере сидел, практически за родного человека меня принял ... Такие дела... да...

 

Согласен. Причём у меня есть "гражданская" версия этого диалога, почему я запостил эту - не знаю, но отредактировать уже не могу - прошёл период возможности редактирования поста.

 

Можно конечно, но просьба со ссылкой на www.bmwclub.ru, если возможно.