За пятнистым тайменем!

Прощай, Нельма

 

Мелкая волна на море есть, немного трясёт, но это не идёт ни в какой сравнение с той долбёжкой, которая была по пути на базу. Всё пытался снять брызги, но как-то не очень получилось. Этот вариант вроде ничего, но всё равно что-то не то

 

Приходится держаться




Фиг с ней, с этой качкой, наливай

 

Пошло веселье

 

Вот уже и танцы пошли

 

Антон не скрывает своей радости от того, что скоро от нас избавится

 

Три часа пролетели незаметно, и вот мы уже заходим в бухту

 

Прибыли

 

Немного подурачились

 

Припарковали катер

 

Однако, до дома ещё двое суток пути...

 

Хотел сегодня всё закончить, но после вчерашней бурной ночи рубит не по-детски Клятвенно обещаю утром всё добить

 

Короткий? Уже 10 страниц вас мучаю

Выезды планируются. Бог даст, ещё порыбачим

 

Пора заканчивать обе истории - про покорение Амура и про нашу поездку. Начнём с Амура )))

Порядок плавания капитан Сгибнев описывает так: «Отряд обыкновенно уходил с ночлега на рассвете, по пушечному выстрелу с парохода, а пароход снимался с якоря не ранее десятого часа, когда расчищался туман, почти постоянно покрывавший берега реки по утрам. К полдню пароход догонял отряд. Затем, по затруднительности держаться с отрядом, разбросанным по фарватеру реки на пространстве двух-трёх вёрст, пароход в широком месте обгонял отряд и уходил вперёд, чтобы выбрать удобный берег для привала на ночлег».

Воспоминания капитана Сгибнева о первом амурском плавании дополняют мемуары прапорщика Баранова: «Пароход уходил вперёд и останавливался с таким расчётом, чтобы флотилия могла прибыть туда же часам к десяти или одиннадцати вечера. Прибывающие лодки устанавливались вдоль берега… Тотчас начиналось приготовление пищи, солдаты варили себе чай. Пока был скот, пищу приготовляли со свежим мясом, а потом с солониной или маслом. Особая команда назначалась на каждом привале рубить дрова для парохода»...

Дичь не стреляли, так как Муравьёв строго запретил выстрелы, чтобы не пугать и не провоцировать китайские власти. Но первые поселения подданных империи Цин русские встретили лишь преодолев почти 900 вёрст от слияния Аргуни и Шилки, приближаясь к той местности, где сегодня на левом берегу Амура стоит город Благовещенск. Хотя Амур уже почти два столетия формально принадлежал китайской империи, этнические китайцы на его берегах никогда не жили. Более того, правящие в Пекине маньчжуры под страхом смертной казни запрещали китайцам селиться на землях Маньчжурии и, соответственно, на берегах Амура.

Во встреченных русскими первых поселениях обитали «тунгусы»-орочёны и маньчжуры. Муравьёв знал, что где-то здесь находится городок Айгунь — единственное в то время крупное поселение в Приамурье, располагавшееся на правом, южном берегу реки. «Приближаясь к Айгуну, — вспоминал позднее казачий сотник Гавриил Скобельцын, — генерал Муравьёв приказал мне выбрать на левом берегу Амура удобное место для высадки войска…»

 

«Мы услышали барабанный бой, — вспоминал те минуты казачий сотник Гавриил Скобельцын. — Начальники частей со своими отрядами спешили явиться на место сборного пункта, куда направился и генерал Муравьёв со всем своим штабом. На месте сбора заиграла музыка, и были вынесены несколько вёдер спирта. Генерал почерпнул ковш и, обратившись к войску, сказал: Я служил на Кавказе, солдаты меня любили, со мною в огонь и воду готовы были идти. Вот тут ниже есть китайский городок, могут быть разные столкновения. Надеюсь, если будет нужно, вы, русские, на свою руку охулки не положите!»

К утру следующего дня небольшое русское войско — менее тысячи солдат и сотня казаков — изготовилось к бою. Пароход с генералом Муравьёвым пересёк Амур и приблизился к маньчжурскому берегу, к городку Айгунь. По приказу генерала на пароходе безостановочно играл военный оркестр. Свой приказ получили и оставшиеся на левом берегу офицеры: «Если переговоры не приведут к желаемому результату, то по знаку с парохода войска немедленно должны переправиться на правый берег Амура и вступить в дело».

«Вступать в дело», то есть атаковать, не пришлось. Зная о том, что местные китайские власти не могут быстро связаться с Пекином, он пошёл на военную хитрость и, по сути, предъявил им ультиматум: «Генерал Муравьёв объяснил китайским властям, что он идёт защищать русские владения от англичан, с которыми в это время и китайцы были не в ладах, и что появление наше на устье Амура будет полезно и китайскому правительству, лишив англичан возможности напасть на Китай с этой стороны. Китайский губернатор ответил так: что если он пропустит или не пропустит русских — может одинаково подвергнуться ответственности, смотря по тому, как взглянет на это его правительство. На это генерал Муравьёв заметил, что он намерен пройти на устье Амура во что бы то ни стало и для этого не остановился бы даже перед необходимостью сжечь город Айгун, но желал бы очень, по дружественным отношениям государств русского и китайского, чтобы плавание совершилось без всяких недоразумений…»

В ходе длившихся целый день переговоров, чиновники империи Цинь согласились пропустить караван Муравьёва далее по Амуру. Впервые с XVII века был создан прецедент свободного плавания русских кораблей по великой дальневосточной реке. Немалую роль в успешном исходе переговоров сыграл невиданный в этих краях пароход — изумлённые маньчжурские чиновники, отправляя в Пекин донесения, назвали его «Огненной лодкой с множеством суровых людей».

Спустя пять суток флотилия подошла к месту будущего города Хабаровска, где в Амур с юга впадает большая река Уссури, которая ныне отделяет российское Приморье от территории Китая. Как вспоминает подпоручик Николай фон Глен: «При выходе из Уссури в Амур, Муравьёву прежде всего бросился в глаза высокий правый берег реки, густо поросший вековым лесом. «Вот где будет город», — сказал он, указывая рукою на отдельную, выступившую из общего очертания берега, скалу».

Точно предсказав место будущего Хабаровска, генерал Муравьёв в самых смелых мечтах не мог и представить, что спустя всего 35 лет именно на этой скале благодарные потомки поставят памятник лично ему. Пятиметровая бронзовая скульптура Николая Муравьёва, работы выдающегося скульптора Александра Опекушина, сегодня знакома всем — именно она украшает самую крупную денежную купюру Российской Федерации в 5000 рублей.

 

Вечером 22 июня 1854 года пароход "Аргунь" неожиданно встретил лодку с русским офицером. Григорий Данилович Разградский, 24-летний мичман, служил в экспедиции капитана Невельского, которая уже несколько лет на морских кораблях исследовала устье Амура. Зная о планах губернатора Муравьёва пройти речным путём из Забайкалья к морю, капитан Невельской отправил мичмана Разградского на байдарке местных аборигенов, «гиляков»-нивхов, вверх по Амуру — встречать русскую речную экспедицию. Встреча двух экспедиций стала для флотилии Муравьёва концом плавания в неизвестность. Оставшиеся 400 вёрст с лишним до устья Амура речные корабли шли по местности, изученной моряками Невельского.

Когда вслед за пароходом подтянулись остальные суда отряда Муравьёва, прямо посреди Амура началась оживлённая торговля. «Вскоре стали нам попадаться гольды, — рассказывает один из участников экспедиции. — Они подплывали к нам на утлых лодочках, предлагая живую рыбу, осетровую икру, свежую и сушёную, и собольи меха. Покупка этих предметов совершалась обменом на какие-нибудь вещицы, чаще всего на самые ничтожные безделушки. Так, за солдатскую оловянную пуговицу давали по соболю, за пригоршню махорки — тоже соболя, за медное колечко давали по два соболя…»

24 июня пароход «Аргунь» достиг небольшого «Мариинского поста» — лагеря, основанного в прошлом году морской экспедицией капитана Невельского. В наши дни здесь располагается село Мариинское, начинавшееся полтора века назад с нескольких изб, построенных военными моряками — отсюда до устья Амура остаётся чуть более 200 километров.

Снова Н. фон Глен: «Итак отряды Муравьёва и Невельского соединились. Тысячи вёрст были пройдены. Ни огромная незнакомая река, ни бури, ни отсутствие хороших проводников, ни страшный физический труд, ничто не остановило этих героев. На дрянных лодках, на неуклюжих плотах, под опасением если не утонуть, то, по крайней мере, утопить весь провиант и умереть голодной смертью среди дикой тайги, в тысячах вёрст от цивилизованного мира, они всё-таки настойчиво шли и достигли желанного. При громком «ура» всего отряда, лодки и плоты экспедиции пристали к берегу. Несколько домиков белели на чёрном фоне леса, окружавшего пост. Это были не фанзы манджур или юрты и шалаши бродячих инородцев, попадавшиеся по пути отряду, а русские избы. Чем-то далёким, родным пахнуло на всех! Эти избы как бы свидетельствовали, что земля эта русская, что отряд вступил на родную почву!»

 

Из тысячи солдат, проплывших вместе с губернатором Муравьёвым весь Амур, ровно треть — 333 бойца под командованием капитана Александра Арбузова — тут же отправились на Камчатку. Только 27 июня они приплыли к «Мариинскому посту» и, едва переночевав, вновь погрузились на лодки, чтобы пересечь соединённое с Амуром большое озеро Кизи, лежащее между рекой и морским берегом Татарского пролива. Всего дюжина вёрст дикой тайги отделяла восточный берег озера от удобной бухты, в которой отряд Арбузова уже ждал транспортный корабль «Двина».

Уже 29 июня отряд вместе с военными грузами погрузился на корабль и через воды Охотского моря и Тихого океана отправился в нелёгкое плавание к берегам Камчатки. В бухте Петропавловска-Камчатского отряд высадился лишь 5 августа 1854 года — безостановочный путь из Забайкалья на Камчатку занял ровно 71 сутки!

Генерал-губернатор Муравьёв спешил не зря — подкрепления для камчатской обороны опередили вражескую эскадру всего на три недели. Присланный от устья Амура русский отряд сыграл решающую роль в ходе героической битвы за Петропавловск-Камчатский, когда в августе и сентябре 1854 года эскадра английских и французских кораблей безуспешно пыталась захватить город.

Оборона Камчатки во время Крымской войны достаточно хорошо известна — о ней написано немало книг, исторических работ и даже стихов, включая знаменитые строки Константина Симонова:

Но всё-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растёр рукою:
Забытая, а всё-таки земля…

 

Муравьёв, по окончании Амурской экспедиции, поспешил через Аян и Якутск в Петербург с новыми представлениями о действиях на Амуре. Блистательное отражение в августе месяце англо-французской эскадры от нападения на Петропавловский порт, который получил подкрепление по Амуру, изменило несколько взгляд правительства на Амурское дело в пользу его».

Для середины XIX века такое путешествие — всего за несколько месяцев проплыть весь Амур и пересечь целиком Евразийский континент от Охотского моря до Балтики — само по себе было выдающимся достижением. Генерал Муравьёв спешил, чтобы подготовить новый «сплав» по Амуру и наконец заставить бюрократов Петербурга согласиться с «Амурским делом» — его амбициозными планами по освоению новых земель. На этот раз из Забайкалья к дальневосточным берегам должны были плыть не только войска, но и крестьяне-переселенцы, чтобы в дальнейшем снабжать продовольствием первые русские селения на Амуре.

К весне следующего 1855 года на берегах реки Шилки был готов новый огромный караван — сотня деревянных барж и второй построенный для Амура пароход. За зиму сюда через тысячи вёрст с Урала привезли тяжёлые пушки и снаряды, общим весом в 20 тысяч пудов. Помимо трёх тысяч солдат, на баржи погрузили почти 100 тысяч пудов продовольствия и 481 крестьянскую «душу» вместе с коровами, лошадьми и всем домашним скарбом.

Новый «амурский сплав» под началом генерала Муравьёва начался в ночь на 11 мая 1855 года. «Сплав» прошёл успешно, лишь второму в истории амурскому пароходу не повезло — он сел на мель возле устья реки Кутоманды (ныне Сковородинский район Амурской области). На этот раз китайские власти даже не пытались препятствовать плаванию русских кораблей по Амуру — мимо городка Айгунь речной караван Муравьёва прошёл, не останавливаясь.

Благодаря второму «амурскому сплаву» летом 1855 года в низовьях великой дальневосточной реки, помимо чисто военных постов и укреплений, было основано восемь первых русских селений.

 

А уже осенью 1855 года русский гарнизон дал бой английской эскадре. Воспоминания очевидцев:

Несколько часов британские фрегат и пароходы осматривали таёжный берег — русские, спрятавшиеся за деревьями, ничем не выдавали своего присутствия. В 12 часов 15 минут от британских кораблей двинулись семь больших баркасов, вражеский десант насчитывал почти 400 «штыков». Есаул Пузино и мичман Ельчанинов решили подпустить противника к линии прибоя и здесь встретить его огнём двух пушек и ружей. К счастью казаки имели 40 новейших винтовок-«штуцеров», стрелявших в три раза дальше старых гладкоствольных ружей.

Участник боя, фельдшер Марк Демидов так вспоминал те минуты: «Казаки залегли с штуцерами полукругом вблизи берега, разместившись в засадах по двое. Пузино, Федоровский и я, зарядив штуцера, засели скрытно под деревом впереди засад и зорко наблюдали за пароходами и фрегатом». Флотский капитан Михаил Федоровский годом ранее отличился при обороне Петропавловска-Камчатского, теперь в его задачу входили наблюдение и анализ действий вражеской эскадры.

В 12 часов 40 минут британские лодки с десантом, двигаясь двумя колоннами, достигли кромки прибоя, там, где в воды залива Де-Кастри впадает маленькая речушка Нелли — сегодня здесь располагаются жилые дома и порт посёлка Де-Кастри. «Неприятельские гребцы сильно работали вёслами, — вспоминает Марк Демидов. — Вот первый ряд уже совсем приблизился, два баркаса коснулись обнажённого отливом берега. В этот момент мы пустили в незваных гостей три своих пули, одновременно грянула и пушка, угодив ядром у самого носа баркаса. Казаки тоже пустили залп. Моментально англичане в баркасах вскочили на ноги и открыли огонь…»

Раненый артиллерийский сержант Ченский сумел сделать удачный выстрел из второй пушки. Как вспоминал Марк Демидов: «Ченский, не обращая внимания на серьёзную рану, выпалил из другого орудия и на этот раз столь удачно, что ядро попало в один из баркасов. Произошло смятение, на английском фрегате заиграли отступление. Когда баркасы повернули назад, то наши казаки, воодушевлённые удачей, выбежали из разных углов с криком «ура» и провожали отступавших непрерывною пальбой. Англичане не оставались в долгу и, удаляясь от нас, градом сыпали пули, которые перелетали через наши головы».

Потерпев неудачу с высадкой десанта, британские пароходы подошли на 500 метров к берегу и в течение четырёх часов обстреливали русские позиции из тяжёлых орудий. «Град бомб, ядер и шрапнели сыпался у нас по лесу, иногда вырывая деревья с корнем. Залп за залпом следовал почти непрерывно…» — вспоминает Марк Демидов.

Обстрел продолжался трое суток, но на новую высадку противник так и не решился. Скрытые в тайге русские позиции почти не пострадали — за всё время обстрела наши потеряли лишь двух убитых и троих раненых. Единственным успехом англичан стала сожжённая хижина аборигенов-нивхов на южном берегу бухты. В начале ноября 1855 года британские пароходы бесславно ушли прочь.

 

В сравнении с другими сражениями Крымской войны этот бой был всего лишь маленькой стычкой, но для истории Приморья и Приамурья он стал решающим. Россия успешно защитила свои права на новые земли. Не случайно это отметил даже такой посторонний наблюдатель, как Фридрих Энгельс, вскоре опубликовавший на страницах американской газеты New-York Daily Tribune такие строки: «Россия оказалась в выигрыше по итогам этой неудачной для неё войны. Она увеличила свои владения на территорию, равную площади всей Европы, и из снежной Сибири спустилась в умеренный пояс. В непродолжительном времени долины Амура будут заселены русскими колонистами».

А тем в временем в Петербурге взошёл на престол новый Царь Александр II. Это дало повод давним врагам Муравьёва активизироваться. Всё тот же негодяй Нессельроде прямо пугал царя словами: «Сомнительно, чтобы китайцы уступили левый берег Амура без войны…» При этом Нессельроде потрясал полученным из Китая письмом, в котором чиновники маньчжурского императора жаловались: «Вы завладеваете насильно территориями Срединного государства и, как кажется, вовсе не для отражения англичан…» Кроме того, в письме китайцы просили русского царя «вразумить Муравьёва», который «вовсе на заботится о поддержании двухсотлетнего дружественного согласия».

И снова Муравьёву пришлось ехать к новому Царю и убеждать его в обратном: «Китайцы должны исполнять справедливые наши требования и, если не захотят, то есть войска и мы можем их заставить», — напомнил Муравьёв новому императору слова его отца, покойного царя Николая I. Губернатор указал, что китайцы так и не предприняли никаких реальных действий против русских сил на спорных территориях: «Очевидно, что китайское правительство уже молчаливо признало за нами право владения и обязанность защиты устьев реки Амур и острова Сахалина… Что же касается заключения нового пограничного договора с Китаем, то весьма естественно, что китайское правительство, не препятствуя нам занимать левый берег Амура, не желает заключать по этому поводу нового трактата, опасаясь гласности перед собственными подданными».

Царь внял этим доводам, и в Петербурге приняли решение, не дожидаясь китайского согласия, продолжить заселение берегов Амура, а в Пекин направить русского посла. В обмен на признание новой границы Россия была готова предоставить Китаю новейшее оружие, пушки и нарезные ружья, чтобы Пекин мог защищаться от очередных претензий колониальной Британской империи.

 

Переговоры были назначены на май 1858 года, в Айгуни. Со стороны Китая на переговоры отправился «князь императорской крови» И Шань. Он занимал пост главнокомандующего всеми землями Хейлунцзяна и был праправнуком 14-го сына маньчжурского императора Сюанье, того самого, который в XVII веке требовал от русских «вернуться в Якутск» и почти на два столетия отодвинул нашу страну от Амура.

В полдень 22 мая 1858 года генерал-губернатор Муравьёв пересёк 900 метров амурского русла, разделяющего будущий Благовещенск и китайский городок Айгунь (нынешний Хэйхэ). Катер губернатора сопровождали две канонирские лодки — вооружённые пушками речные баржи. Стороны переговоров заранее договорились приветствовать друг друга пушечными залпами, но маньчжурские войска имели на Амуре только старые средневековые пушчонки, их выстрелы русские очевидцы описали как «слабый треск». В ответ грянули орудия русских канонирских лодок — гулкое эхо прокатилось по Амуру и напугало князя И Шаня. В прошлом князю довелось безуспешно повоевать против англичан и с тех пор он откровенно побаивался европейского оружия.

С российской стороны в переговорах участвовали сам генерал-губернатор Николай Николаевич Муравьёв, специализировавшийся в Министерстве иностранных дел по вопросам Азии статский советник Пётр Николаевич Перовский, подполковник Генерального штаба и специалист по картографии Константин Фаддеевич Будогосский, «заведующий путевой губернаторской канцелярией» Василий Дмитриевич Карпов и переводчик с монгольского, маньчжурского и китайского языков Яков Парфентьевич Шишмарёв.

Переговоры шли сложно — не имея сил вновь отодвинуть Россию от Амура, представители империи Цинь категорически не соглашались официально признавать фактически изменившуюся границу. Как воспоминал позднее один из русских очевидцев: «Нелегко передать все хитрости, все уловки китайских чиновников, предпринятые с целью продемонстрировать их силу и неоспоримое превосходство над другими народами. Но трудно им было выдержать постоянно эту роль и скрыть собственное сознание о своём бессилии, о шатком положении дел в их государстве, о страхе, чтобы мы не действовали против них вместе с англичанами, которых они столько же не любили, сколь боялись».

 

Когда китайцы начали затягивать переговоры, Муравьёв снова пустился на хитрость. Он дал в честь князя И Шаня ответный торжественный обед на противоположном берегу Амура — там, где русские уже строили первые избы будущего города Благовещенска. Под непрерывную музыку, исполняемую оркестром трубачей Иркутского конного полка, русский губернатор и маньчжурский князь весь день пили водку с шампанским. Захмелевший князь И Шань, скинув «курму» (парадную куртку), пытался танцевать под музыку трубачей и даже предлагал Муравьёву раскурить трубку с опиумом, которую за князем всегда носил специальный слуга. От этого предложения губернатор Муравьёв вежливо отказался, а на следующий день статский советник Перовский зачитал похмельному князю И Шаню проект договора.

Китайский дипломат был уже почти согласен, но лишь просил, чтобы в документе о новой границе не употреблялся сам термин «граница». Упёрся он и на слове «слава» — в начале договора планировалось написать, что он заключён «ради большей пользы и славы обоих государств». «Наше Срединное государство и без того так славно, что большего желать уже нельзя», — возразил князь И Шань, видимо, сожалея о вчерашнем шампанском с водкой.

Генерал Муравьёв заметил, что они с князем должны отдохнуть после вчерашнего, а детали текста будущего договора могут обсудить без них помощники и переводчики. Обсуждение началось вечером на русском речном корабле. При этом в соседней каюте за тонкой стенкой расположился сам Муравьёв, внимательно слушая происходящее. По его приказу рядом время от времени громко перекрикивались матросы — когда Муравьёв хотел что-то подсказать своим помощникам за стенкой, то шептал нужные фразы матросу и тот выкрикивал их, вплетая в громкий разговор, как будто с соседней баржей. Китайские представители в ходе напряжённых переговоров и на фоне криков матросов просто не поняли, что якобы уехавший отдыхать Муравьёв из-за стенки фактически диктует своим помощникам нужные формулировки.

Китайская сторона тоже по-своему пыталась давить на оппонентов — здесь особенно отличился маньчжур Айжиндай, официальный переводчик князя И Шаня. В ходе особенно острого спора о формулировках, он заплакал и порывался утопиться, грозя выпрыгнуть с борта русского корабля прямо в Амур.

Затем, во время долгого и нудного обсуждения очередной формулировки уже в Айгуни, Муравьёв вдруг вскочил и заорал переводчику Шишмарёву: «Переведи им — так переговариваться нельзя! Я им всё сказал, даю им сроку на согласие до завтра…»

В демонстративном гневе, не дожидаясь, когда переводчик скажет на маньчжурском языке его фразу, Муравьёв выбежал из зала переговоров, вскочил на коня и, нахлёстывая его плёткой, полетел через весь городок Айгунь к берегу Амура. Вслед за губернатором бросились и члены русской делегации. За ними, не выдержав, побежали и китайские дипломаты.

Маньчжурский переводчик Айжиндай нагнал свиту Муравьёва только возле берега реки, но на все его вопросы русские демонстративно не проронили ни слова. Дождавшись лодки, Николай Муравьёв швырнул в амурские воды плётку и молча уплыл. Следующим утром на русский берег Амура китайцы привезли согласие подписать договор.

 

Торжественное подписание договора назначили на полдень 28 мая (16 мая по старому стилю) 1858 года. Китайская сторона выдвинула единственное условие — чтобы русские корабли не палили из пушек, устраивая торжественный салют.

Секретари, писцы и переводчики провозились несколько лишних часов, составляя итоговые тексты договора на маньчжурском и русском языках, поэтому церемония подписания состоялась только к шести вечера. Генерал Муравьёв и князь И Шань торжественно обменялись официальными экземплярами договора, первая статья которого гласила: «Ради большей вечной взаимной дружбы двух государств, левый берег реки Амура, начиная от реки Аргуни до морского устья р. Амура, да будет владением российского государства…» При этом земли между впадающей в Амур рекой Уссури и морем — будущее Приморье — объявлялись общим владением Китая и России, «впредь до определения по сим местам границы между двумя государствами».

Гусиное перо, которым Муравьёв подписал исторический трактат, забрал со стола подполковник Константин Будогосский — его он будет хранить как драгоценную реликвию до самой смерти. Сам Николай Муравьёв в тот день ещё не знал, что вскоре получит почётную приставку к своей фамилии, навсегда войдя в отечественную историю как «Муравьёв-Амурский». Но он прекрасно понимал всё эпохальное значение этих минут — наскоро обняв князя И Шаня, генерал-губернатор поспешил на левый, уже официально русский, берег Амура. Там он подписал приказ находящимся в его подчинении войскам: «Товарищи, поздравляю вас! Не тщетно трудились мы: Амур сделался достоянием России!»